Борис Леонидович Пастернак (1890 - 1960). Cоната си минор для фортепиано. Прелюдии соль-диез минор и ми-бемоль минор для фортепиано. Исполняет Лера Ауэрбах.
Известно, что Борис Леонидович с детских лет очень любил музыку, играл на рояле, посещал концерты. Он вырос в мире звуков: мать играла великолепно, давала домашние концерты для избранной публики. Она же учила музыке всех детей. Борис прекрасно освоил технику игры и немного импровизировал, воплощая в музыке мир, связанный с окружающим и пережитым. В 13 лет он уже смог понять, почувствовать и воспринять душой покоряющую силу симфоний Скрябина и его “Божественной поэмы”. На даче, стоявшей на краю леса (летом семья старалась выбраться из душной Москвы), сочиняли музыку. По уже сделанным ее частям, которые композитор бегло проходил, останавливаясь, повторяя и все время продвигаясь дальше, мальчик в изумлении понимал, что ее содержанием становится то, что он видел и слышал в лесу, та самая свежесть и неповторимость, которую он считал принадлежностью внешнего мира, а не человеческой деятельности. Композитором был А.Н. Скрябин. Лежа в кустах, Боря и Шура часами слушали, как он работает. Шло лето 1903 года. Все в музыке поражало новизной, как и глубоко воспринимаемая сельская среднерусская природа. В это же лето Боря сломал ногу. Полтора месяца в гипсе... Мучительная неподвижность скрашивалась семейной нежностью, участием и ... музыкой. Мать подолгу ему играла, рассказывала о том, как, учась у композитора Тедеско и позже, сама думала заняться не только интерпретацией, но и сочинением музыки. И сын мечтал об этом призвании, читал начальные теоретические руководства. Любовь к Скрябину и музыке объединились в его душе. Андрей Белый видел в музыке “начало, наиболее способствующее развитию человечества”. Статьи поэта привлекали Бориса. Видя желание сына серьезно заняться музыкой, родители наняли учителя. Занимался с Борей Ю.Д. Энгель. В духовную жизнь мальчика входили новые люди, новые мысли. “Без полного погружения в стихию созидания, без забвения о всем остальном мире нет и не может быть настоящего творчества”, – писал Энгель. Это было созвучно душе Бориса, об этом свидетельствуют две успешно написанные прелюдии, а позднее и соната для фортепиано. Он отлично решал присылаемые учителем музыкальные задачи, успешно справлялся с сочинениями на заданные темы. Занятия продвинулись настолько далеко, что подготовка к экзаменам по курсу композиторского факультета Московской консерватории стали задачей с реальным сроком. Музыка соединила Энгеля и Пастернака. Это были не учитель и ученик, а два музыканта, два близких человека, духовно понятные друг другу, одержимые в творчестве. Каково же было огорчение родителей, когда семейное взаимопонимание было нарушено его необъяснимым отказом от занятий музыкой. Юношу удручало отсутствие у него абсолютного слуха. Он оставил музыку, увлекся философией, проявил и здесь свои незаурядные способности, но отказался и от этого занятия. В письме к своему другу Локсу он выразил сожаление об отречении от музыки: “Забросил я когда-то музыку. А это была прямая ампутация, отнятие живейшей части своего существования”. И еще: “... музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным”. “Жизни вне музыки я себе не представлял... Музыка была для меня культом, то есть той разрушительной точкой, в которую собиралось все, что было самого суеверного и самоотреченного во мне” (“Охранная грамота”).
